- Я думал - мы с тобой уже никогда...
- А я знал. Я всегда знал.
Наше молчание было ощутимым, плотным, окрашенным в бархатно-синий с проблесками серебра.
- Я всё испортил, да?
- Нет. Конечно, нет.
Тёмный, тёмный, серый оттенок беззвёздной ночи.
- Перестань. Ты не можешь отвечать за всех. И никто не может. Мы просто делаем то, на что способны.
Я не видел его глаз: он смотрел в фонтан, густо-чёрные волосы заслоняли лицо, и казалось - сама Тьма в солнечный летний полдень окутала его непроницаемой вуалью ночи.
- Я не хотел, чтобы кто-то погиб. Я... не... - голос не оборвался: просто погас.
Я не знал, что отвечать. Любые слова прозвучали бы фальшивыми нотами. Проще всего было обнять его, но почему-то я не делал этого - неподвижно сидел возле него на бортике фонтана и смотрел, как в танце капель переливается маленькая радуга.
Я никогда не умел утешать. Не умел жалеть ощутимо, вслух. Даже когда мне этого очень хотелось.
- Он ненавидел меня? - голос моего друга был тихим-тихим, бесцветным, как туман. - В конце?
- Нет.
Я сам не ожидал, что слово свистнет рубящим взмахом меча.
- И никто из нас. Ни на миг. Тебя не ненавидел.
Незримый меч рубил эту дымную мглу, поймавшую его. Он даже вздрогнул слегка. Но глаз я так и не видел.
- Люди умирают. Мы не были бессмертны. Мы знали, на что идём. И за то, что случилось, отвечаешь не ты.
А он всё ещё на меня не смотрел.
- Это была достойная смерть. И мы верили. Мы все. Никто не усомнился в тебе. А он - он ушёл счастливым.
Моя рука, словно без участия воли, резко отбросила волосы с его лица. Я не удивился бы, если бы он плакал... но нет - это были всего лишь капельки от струй фонтана.
- Ты любил его, Энт?
А я в этот миг смотрел на него, прямо в глаза, и некуда было ускользнуть, негде спрятаться.
Его пальцы дрожат в моих ладонях… губы обжигают, так рядом – и нам так мало, и оба почти сходим с ума в жажде более полного слияния… его вкус внезапно возвращается, и я… не могу… дышать. Любил?
Что чувствует эрин, чувствую я, - дело только моё, как удачно. И я не стану взваливать ещё и этот груз на моего джан’нэл, вычерпывать мой родник досуха… он и так-то едва струится.
Как и я. Теперь, завтра, всегда. Мой эрин мёртв. Моя душа рвалась в кровавые клочья у меня на глазах, а потом я умер… с облегчением. И снова живу. Кажется. С виду. Любил?
Любил ли я свою душу, свою свободу, свой солнечный свет… пронзительное, до боли, безумия, крика и слёз, счастье?
- Да.
Он молчал. И я не мог читать его сейчас – только тишина и тьма, и мне это нравилось. Я не вынес бы жалости, вопросов, даже чувств, сходных с теми, что испытывал я… ничего живого, острого, звучащего и имеющего цвет. Я балансировал на грани, обратившись в тонкий, совсем тонкий и пошедший трещинами хрусталь. Коснись или громко окликни… и разбей. Пожалуйста.
Он подался ко мне столь стремительно, что я не уловил движения, а его руки уже обнимали, его губы закрыли мне рот. Он целовал меня раньше, но так – никогда. Без злости, без требования или утешения: он просто ласкал, нежно и неуверенно, он вдыхал в меня жар ночного костра, я слышал шелест листьев и голос минелы… и голос поющего менестреля.
Моего менестреля. Моего эт’серен. Песня, сшивающая вместе обрывки моего сердца.
«Не оставляй. Ми эрин. Умру без тебя».
Сколько раз сам я шептал, думал и стонал эти слова, выкрикивал в его объятиях. Джер.
Почему я не умер!
Кто и зачем сотворил со мною такую немыслимую жестокость – взять и вновь оживить?!
«Не я. Я бы не осмелился».
Да. Ты слишком хорошо знаешь меня… ты слишком для этого добрый. И ты ведь любишь меня.
«Если хочешь, уйдём вместе сейчас. Только не бросай. Я не могу один. Не могу!..»
Он всё ещё целует, и я едва способен сидеть на бортике фонтана и не падать, не сползать на горячие камни, я потерялся, а он поймал меня и властно забирает всё больше, туман в глазах и сознании – горящий туман… Пожар и проклятие Сумрака, и меж спутанных чёрных прядей на его лбу пылает Камень-не-Чар. О, Вил. Мой эт’серен. Такой прекрасный. Огненный. Мой.
«Я готов. Одно твоё слово. Одно твоё желание. Велишь, и я убью тебя».